Неточные совпадения
Он слушал разговор Агафьи Михайловны о том, как Прохор Бога забыл, и на те деньги, что ему подарил Левин, чтобы лошадь
купить, пьет без просыпу и
жену избил до смерти; он слушал и читал книгу и вспоминал весь ход своих мыслей, возбужденных чтением.
Много красавиц в аулах у нас,
Звезды сияют во мраке их глаз.
Сладко любить их, завидная доля;
Но веселей молодецкая воля.
Золото
купит четыре
жены,
Конь же лихой не имеет цены:
Он и от вихря в степи не отстанет,
Он не изменит, он не обманет.
Дронов существовал для него только в те часы, когда являлся пред ним и рассказывал о многообразных своих делах, о том, что выгодно
купил и перепродал партию холста или книжной бумаги, он вообще
покупал, продавал, а также устроил вместе с Ногайцевым в каком-то мрачном подвале театрик «сатиры и юмора», — заглянув в этот театр, Самгин убедился, что юмор сведен был к случаю с одним нотариусом, который на глазах своей
жены обнаружил в портфеле у себя панталоны какой-то дамы.
— Прошло месяца два, возвратился он из Парижа, встретил меня на улице, зовет: приходите, мы с
женой замечательную вещь
купили!
Между тем он же впадал в странное противоречие: на ярмарке он все деньги истратит на
жену,
купит ей платье, платков, башмаков, серьги какие-нибудь. На Святую неделю, молча, поведет ее под качели и столько накупит и, молча же, насует ей в руки орехов, пряников, черных стручьев, моченых груш, что она употчует всю дворню.
— Дюфар-француз, может слыхали. Он в большом театре на ахтерок парики делает. Дело хорошее, ну и нажился. У нашей барышни
купил всё имение. Теперь он нами владеет. Как хочет, так и ездит на нас. Спасибо, сам человек хороший. Только
жена у него из русских, — такая-то собака, что не приведи Бог. Грабит народ. Беда. Ну, вот и тюрьма. Вам куда, к подъезду? Не пущают, я чай.
— Я у Ефима… сычовского… — залепетал умирающий, — лошадь вчера
купил… задаток дал… так лошадь-то моя…
жене ее… тоже…
Ермолай, этот беззаботный и добродушный человек, обходился с ней жестоко и грубо, принимал у себя дома грозный и суровый вид — и бедная его
жена не знала, чем угодить ему, трепетала от его взгляда, на последнюю копейку
покупала ему вина и подобострастно покрывала его своим тулупом, когда он, величественно развалясь на печи, засыпал богатырским сном.
Мизгирь,
Желаешь ли загладить грех.
КупавуПонять в
жену?
В 1830 году отец мой
купил возле нашего дома другой, больше, лучше и с садом; дом этот принадлежал графине Ростопчиной,
жене знаменитого Федора Васильевича.
Прошло много лет. В 1878 году, после русско-турецкой войны, появился в Москве миллионер Малкиель — поставщик обуви на войска. Он
купил и перестроил оба эти дома: гурьевский — на свое имя, и отделал его под «Пушкинский театр» Бренко, а другой — на имя
жены.
Чуть свет являлись на толкучку торговки, барахольщики первой категории и скупщики из «Шилова дома», а из желающих продать — столичная беднота: лишившиеся места чиновники приносили последнюю шинелишку с собачьим воротником, бедный студент продавал сюртук, чтобы заплатить за угол, из которого его гонят на улицу, голодная мать, продающая одеяльце и подушку своего ребенка, и
жена обанкротившегося купца, когда-то богатая, боязливо предлагала самовар, чтобы
купить еду сидящему в долговом отделении мужу.
Серафима слушала мужа только из вежливости. В делах она попрежнему ничего не понимала. Да и муж как-то не умел с нею разговаривать. Вот, другое дело, приедет Карл Карлыч, тот все умеет понятно рассказать. Он вот и
жене все наряды
покупает и даже в шляпах знает больше толку, чем любая настоящая дама. Сестра Евлампия никакой заботы не знает с мужем, даром, что немец, и щеголяет напропалую.
Его
купил дядя Яков, чтоб поставить над могилою своей
жены, и дал обет отнести крест на своих плечах до кладбища в годовщину смерти ее.
Про него рассказывают, что когда он, идучи морем на Сахалин, захотел в Сингапуре
купить своей
жене шёлковый платок и ему предложили разменять русские деньги на доллары, то он будто бы обиделся и сказал: «Вот еще, стану я менять наши православные деньги на какие-то эфиопские!» И платок не был куплен.
Зато другому слуху он невольно верил и боялся его до кошмара: он слышал за верное, что Настасья Филипповна будто бы в высшей степени знает, что Ганя женится только на деньгах, что у Гани душа черная, алчная, нетерпеливая, завистливая и необъятно, непропорционально ни с чем самолюбивая; что Ганя хотя и действительно страстно добивался победы над Настасьей Филипповной прежде, но когда оба друга решились эксплуатировать эту страсть, начинавшуюся с обеих сторон, в свою пользу, и
купить Ганю продажей ему Настасьи Филипповны в законные
жены, то он возненавидел ее как свой кошмар.
— Ты сам
купи да подари, а потом и кори, — ругались бабы. — Чего на чужое-то добро зариться?
Жене бы вот на сарафан
купил.
Крестный твой поехал в Омск, там выдаст замуж Поленьку, которая у них воспитывалась, за Менделеева, брата
жены его, молодого человека, служащего в Главном управлении Западной Сибири. Устроит молодых и зимой вернется в Покровский уезд, где
купил маленькое именье. Я все это знаю из его письма — опять с ним разъехались ночью под Владимиром. Как не судьба свидеться!
— Душечка, да отчего же
жене самой не
купить себе чепчик или ленту?
— Я видел, что ваша
жена с душком, ну да что ж такое, женщины ведь все сумасшедшие. А вы себе табакерку
купите: она капризничать, а вы табачку понюхайте да свое дело делайте.
— Нет, в самом деле, — подхватил Ихменев, разгорячая сам себя с злобною, упорною радостию, — как ты думаешь, Ваня, ведь, право, пойти! На что в Сибирь ехать! А лучше я вот завтра разоденусь, причешусь да приглажусь; Анна Андреевна манишку новую приготовит (к такому лицу уж нельзя иначе!), перчатки для полного бонтону
купить да и пойти к его сиятельству: батюшка, ваше сиятельство, кормилец, отец родной! Прости и помилуй, дай кусок хлеба, —
жена, дети маленькие!.. Так ли, Анна Андреевна? Этого ли хочешь?
Откупщик, конечно, обманул его на приданом, но все-таки на деньги
жены можно было
выкупить родовое именье и подняться на ноги.
Как-то раз зашел к нам старик Покровский. Он долго с нами болтал, был не по-обыкновенному весел, бодр, разговорчив; смеялся, острил по-своему и наконец разрешил загадку своего восторга и объявил нам, что ровно через неделю будет день рождения Петеньки и что по сему случаю он непременно придет к сыну; что он наденет новую жилетку и что
жена обещалась
купить ему новые сапоги. Одним словом, старик был счастлив вполне и болтал обо всем, что ему на ум попадалось.
Все ему мерещится то Уриева
жена полногрудая, то
купель силоамская; то будто плывет он к берегам ханаанским по морю житейскому, а житейское-то море такого чудно-молочного цвета, что гортань его сохнет от жажды нестерпимой.
— Ишь гуляльщик какой нашелся!
жене шляпки третий год
купить не может… Ты разве голую меня от родителей брал? чай, тоже всего напасено было.
— А помнишь, Маня, — обращается он через стол к
жене, — как мы с тобой в Москве в Сундучный ряд бегали?
Купим, бывало, сайку да по ломтю ветчины (вот какие тогда ломти резали! — показывает он рукой) — и сыты на весь день!
В кои-то веки он
купит праздничный армяк синего сукна для себя и недорогой материи на сарафан для
жены.
Он уехал. Прошло более двух недель. Все уже переехали с дач. Аристократические салоны засияли снова. И чиновник засветил две стенные лампы в гостиной,
купил полпуда стеариновых свеч, расставил два карточных стола, в ожидании Степана Иваныча и Ивана Степаныча, и объявил
жене, что у них будут вторники.
«Но если
жена его очень богата — сказывают, она дочь какого-то откупщика, — то не
купит ли она мое имение? Хотя он и говорит, что ни в какие женины дела не входит, но ведь этому веры дать нельзя! Притом же и цену я назначу сходную, выгодную цену! Отчего не попытаться? Быть может, это все моя звезда действует… Решено! попытаюсь!»
— Н-да, — проговорил он наконец… — Я имений не
покупаю: капиталов нет. Пододвинь-ка масло. Разве вот
жена купит. Ты с ней поговори. Коли дорого не запросишь — она этим не брезгает… Экие, однако, эти немцы — ослы! Не умеют рыбу сварить. Чего, кажется, проще? А еще толкуют: фатерланд, мол, объединить следует. Кельнер, примите эту мерзость!
— Все оттуда! там всему начало положено, там-с! Отыскивая для мятежных ханов невест, не много наживешь! Черта с два — наживешь тут! Там все, и связи мои все там начались! Я теперь у всех золотопромышленников по всем делам поверенным состою:
женам шляпки
покупаю, мужьям — прически. Сочтите, сколько я за это одного жалованья получаю? А рябчики сибирские? а нельма? — это не в счет! Мне намеднись купец Трапезников мамонтов зуб из Иркутска в подарок прислал — хотите, покажу?
Собака завизжала, больше от неожиданности и обиды, чем от боли, а мужик, шатаясь, побрел домой, где долго и больно бил
жену и на кусочки изорвал новый платок, который на прошлой неделе
купил ей в подарок.
Мы, бывало, с Антоном Фердинандовичем, — знакомый вам человек, — денег какой-нибудь рубль, а есть и курить хочется, —
купим четверку «фалеру», так уж, кроме хлеба, ничего и не едим, а
купим фунт ветчины, так уж не курим, да оба и хохочем над этим, и все ничего; а с
женой не то:
жену жаль,
жена будет реветь…
Костылев. Зачем тебя давить? Кому от этого польза? Господь с тобой, живи знай в свое удовольствие… А я на тебя полтинку накину, — маслица в лампаду
куплю… и будет перед святой иконой жертва моя гореть… И за меня жертва пойдет, в воздаяние грехов моих, и за тебя тоже. Ведь сам ты о грехах своих не думаешь… ну вот… Эх, Андрюшка, злой ты человек!
Жена твоя зачахла от твоего злодейства… никто тебя не любит, не уважает… работа твоя скрипучая, беспокойная для всех…
В делах семейных и хозяйственных никто не смел подавать голоса:
жена не смела
купить горшка без его ведома; двадцатилетние сыновья не смели отойти за версту от дому без спросу.
Видя, что в деревне нельзя и нечем жить, Терентий сдал
жену брата на попечение бобылке за полтинник в месяц,
купил старенькую телегу, посадил в неё племянника и решил ехать в губернский город, надеясь, что там ему поможет жить дальний родственник Лунёвых Петруха Филимонов, буфетчик в трактире.
Один дом — на углу Козицкого переулка, где в двадцатых годах был знаменитый салон Зинаиды Волконской, у которой бывал Пушкин. Потом, по преданию, в этом доме «водились черти», а затем владелец его князь Белосельский-Белозерский продал его Малкиелю. Он
купил его на имя своей
жены Нины Абрамовны, которая, узнав, что в доме был салон княгини Волконской, тоже затеяла у себя салон, но, кроме адвокатов, певцов и артистов, на ее журфиксах, с роскошным угощением, никого не бывало.
Дядя советует прежде нажить денег, каким бы то ни было образом,
купить дом, завесть лошадей, а потом уж завести и
жену.
Вышневская. Нет, вас. Разве вы
жену брали себе? Вспомните, как вы за меня сватались! Когда вы были женихом, я не слыхала от вас ни одного слова о семейной жизни; вы вели себя, как старый волокита, обольщающий молодых девушек подарками, смотрели на меня, как сатир. Вы видели мое отвращение к вам, и, несмотря на это, вы все-таки
купили меня за деньги у моих родственников, как
покупают невольниц в Турции. Чего же вы от меня хотите?
Кукушкина. Чудо! Только представь, какой проказник Белогубов! Насмешил, право, насмешил. Вот, маменька, я, говорит, вам жалуюсь на
жену: я ей
купил бархатное платье, она меня так целовала, укусила даже очень больно. Вот жизнь! Вот любовь! Не то, что у других.
И потом, когда уж вы были моим мужем, вы не смотрели на меня как на
жену: вы
покупали за деньги мои ласки.
Белогубов. Люблю, очень люблю жену-с. Будешь угождать, и она будет больше любить, Аким Акимыч. Что я перед ней-с? Она образованная-с… Платье нынче купил-с… то есть не
купил, а так взял, после сочтемся.
Мать сыну-то гроб
покупала,
Отец ему яму копал,
Жена ему саван сшивала —
Всем разом работу вам дал...
Мария Викторовна, бывшая
жена моя, живет теперь за границей, а ее отец, инженер, где-то в восточных губерниях строит дорогу и
покупает там имения.
Потом трех жеребцов
купил: двух бурых в масле в дышло — для
жены, одного, серого в яблоках, одиночку, — для себя.
Я стараюсь укрыть ее,
жена дает ей пить, и оба мы беспорядочно толчемся около постели; своим плечом я толкаю ее в плечо, и в это время мне вспоминается, как мы когда-то вместе
купали наших детей.
— А ни у кого у вас нет такой
жены, да и ни у кого не может быть такой
жены, — добавляло оно, следя за плававшей лебедью Бертой Ивановной. — А вот посмотрите, какой еще я
куплю моей Бертиньке дом — так тоже у вас ни у кого и дома такого никогда не будет.
Это очень романическая пара: одни говорят, что Бер увез свою
жену; другие рассказывают, что он
купил ее.
Этак говорили скептики, но как скептиков даже и в Германии меньше, чем легковерных, то легковерные их перекричали и решили на том, что «а вот же
купил!» Но это уж были старые споры; теперь говорилось только о том, что эта
жена умирает у Бера, в его волчьей норе, и что он, наконец, решился вывезти ее, дать ей вздохнуть другим воздухом, показать ее людям.
— Ну, вот тогда и еще кто-нибудь, кроме Флаксмана, скажет во всеуслышание, что «
жена не помеха искусству». Только ведь, батюшка Фридрих Фридрихович, кто хочет взростить такое чистое дитя, тот не спрашивает дочку: «Кларенька, какой тебе, душечка, дом
купить?», а учит ее щенка слепого жалеть, мышку, цыпленка; любить не палаты каменные, а лужицу, что после дождя становится.